dec1f927     

Бакланов Григорий - Пядь Земли



Бакланов Георгий Яковлевич
Пядь земли
 
Моей матери Иде Григорьевне Кантор
* * *
Придет день, когда настоящее станет прошедшим,
когда будут говорить о великом времени и безымянных
героях, творивших историю. Я хотел бы, чтобы все знали,
что не было безымянных героев, а были люди, которые
имели свое имя, свой облик, свои чаяния и надежды, и
поэтому муки самого незаметного из них были не меньше,
чем муки того, чье имя войдет в историю. Пусть же эти
люди будут всегда близки вам как друзья, как родные,
как вы сами!
Юлиус Фучик
Глава I
Жизнь на плацдарме начинается ночью. Ночью мы вылезаем из щелей и
блиндажей, потягиваемся, с хрустом разминаем суставы. Мы ходим по земле во
весь рост, как до войны ходили по земле люди, как они будут ходить после
войны. Мы ложимся на землю и дышим всей грудью. Роса уже пала, и ночной воздух
пахнет влажными травами. Наверное, только на войне так по-мирному пахнут
травы.
Над нами черное небо и крупные южные звезды. Когда я воевал на севере,
звезды там были сиповатые, мелкие, а здесь они нее яркие, словно отсюда ближе
до звезд. Дует ветер, и звезды мигают, свет их дрожит. А может быть, правда,
есть жизнь на какой-то из этих звезд?
Луна еще не всходила. Она теперь исходит поздно, на фланге у нeмцев, и
тогда у нас все освещается: и росный луг, и лес над Днестром, тихий и дымчатый
в лунном свете. Но скат высоты, на которой сидят немцы, долго еще в тени. Луна
осветит его перед утром.
Вот в этот промежуток до восхода луны к нам из-за Днестра каждую ночь
переправляются разведчики. Они привозят в глиняных корчажках горячую баранину
и во флягах - холодное, темное, как чернила, молдавское вино. Хлеб, чаще
ячменный, синеватый, удивительно вкусный в первый день. На вторые сутки он
черствеет и сыплется. Но иногда привозят кукурузный. Янтарно-желтые кирпичики
его так и остаются лежать на брустверах окопов. И уже кто-то пустил шутку:
- Выбьют нас немцы отсюда, скажут: вот русские хорошо живут - чем лошадей
кормят!..
Мы едим баранину, запиваем ледяным вином, от которого ломит зубы, и в
первый момент не можем отдышаться: нёбо, горло, язык - все жжет огнем. Это
готовил Парцвания. Он готовит с душой, а душа у него горячая. Она не признает
кушаний без перца. Убеждать его бессмысленно. Он только укоризненно смотрит
своими добрыми, маслеными и черными, как у грека, круглыми глазами: "Ай,
товарищ лейтенант! Помидор, молодой барашек - как можно без перца? Барашек
любит перец".
Пока мы едим, Парцвания сидит тут же на земле, по-восточному поджав под
себя полные ноги. Он острижен под машинку. Сквозь отросший ежик волос на его
круглой загорелой голове блестят бисеринки пота. И весь он небольшой, приятно
полный - почти немыслимый случай на фронте. Даже в мирное время считалось: кто
пришел в армию худой - поправится, пришел полный - похудеет. Но Парцвания не
похудел и на фронте. Бойцы зовут его "батоно Парцвания": мало кто знает, что в
переводе с грузинского "батоно" означает господин.
До войны Парцвания был директором универмага где-то в Сухуми, Поти или
Зугдиди. Сейчас он связист, самый старательный. Когда прокладывает связь,
взваливает на себя по три катушки сразу и только потеет под ними и таращит
свои круглые глаза. Но на дежурстве спит. Засыпает он незаметно для самого
себя, потом всхрапывает, вздрогнув, просыпается. Испуганно оглядывается вокруг
мутным взглядом, но не успел еще другой связист папироску свернуть, как
Парцвания опять уже спит.
Мы едим баранину и хвалим. Парцвани



Содержание раздела